А. Куркин
Киев
Закат европейского рыцарства
"Побеждать и терпеть
поражения надлежит с честью"
Пьер Баярд
Кризис рыцарства наглядно проявился в ходе
Столетней войны. Французская тяжелая конница оказалась абсолютно
бессильной против пехотного английского строя. Страшный
разгром при Креси (1346 г.) и неудавшаяся попытка французов
взять реванш при Пуатье (1356 г.) буквально взорвали феодальное
общество. Перед потрясенным взором европейского обывателя
со всей очевидностью предстал факт относительной бесполезности
рыцарства на поле боя.
Однако вряд ли было бы верным считать могильщиками военного
сословия английских лучников или швейцарских пикинеров.
Процесс разложения рыцарства как военно-социального института
начался несколько ранее ключевых событий Столетней и последующих
европейских войн. Креси, Пуатье и Азенкур стали лишь иллюстрацией
этого разложения.
Виднейшие представители европейского рыцарства - прежде
всего Эдуард III Плантагенет, Иоанн II Валуа и Филипп добрый
- предпринимали поистине титанические усилия, чтобы хоть
как-то приостановить этот процесс разрушения. Апологеты
рыцарства попытались реанимировать легендарные времена героев
Круглого стола Артура, выдвигая в противовес идее национальной
консолидации идею наднационального всеевропейского рыцарского
союза. Английский король Эдуард III, один из главных зачинщиков
Столетней войны, при всем своем "нерыцарском"
отношении к способам ведения боя (вспомним английскую тактику
при Слейсе или Креси), усиленно культивировал нормы куртуазии:
посылал королю Франции вызов на поединок, во время боевых
действий выдавал французским рыцарям специальные охранные
грамоты, дабы они могли прибыть на турнир в Англию и т.
д.
В сентябре 1351 года, после громких побед на континенте,
Эдуард III создал первый светский рыцарский орден Подвязки.
Все 24 кавалера ордена отличились в битве при Креси, во
время которой, по преданию, английский король подобрал с
земли оторвавшуюся от его одежды подвязку, чтобы дать сигнал
к атаке.
Существует и другая версия столь странного орденского знака.
Известно, что Эдуард III был не равнодушен к графине Солсбери.
Когда во время бала в Виндзорском замке красавица графиня
потеряла синюю, усыпанную драгоценными камнями подвязку,
король, якобы, поднял ее с пола и громко произнес: "Позор
тому, кто плохо об этом подумает". Впоследствии именно
эти слова стали девизом первого светского рыцарского ордена.
Французы, извечные оппоненты англичан, считавшие именно
Францию родиной рыцарства, мгновенно подхватили инициативу
островитян. В том же 1351 г. Иоанн II Валуа в пику Эдуарду
III создает французский светский орден Рыцарей Богоматери
Благородного Дома (Chevaliers Nostre Dame de la Noble Maison).
Знаком ордена стала вышитая на алой мантии черная восьмиконечная
звезда, вследствие чего этот рыцарский союз получил второе
неофициальное название "орден Звезды".
Наиболее отличившиеся в сражениях кавалеры ордена проводили
свои ассамблеи в т. н. Благородном Доме в Сен-Уане (около
Сен-Дени). Существовал особый церемониал трапез орденских
рыцарей: во время различных празднеств за Столом Почета
(Table d'oneur) отводилось три места для принцев, рыцарей,
имеющих собственные знамена и однощитных рыцарей - постулантов.
Каждый кавалер ордена Звезды давал обет во время сражения
не отдаляться от поля боя дальше, чем на четыре шага (арпана).
Необходимо отметить, что рыцари Звезды остались верны своей
клятве. В битве при Пуатье почти 90 членов ордена и их свиты
погибли из-за того, что отказались спасаться бегством. Да
и сам король Франции Иоанн II, глава ордена, презрев государственные
интересы, до конца остался на поле боя и попал в плен. Со
смертью Иоанна II в английском плену (1364 г.) орден Рыцарей
Богоматери Благородного Дома распался.
Одним из самых известных рыцарских орденов, прошедших эволюцию
от непосредственно корпоративного объединения до награды
как таковой, являлся орден Золотого Руна, основанный в Брюгге
10 февраля 1430 года ( по другим данным - 10 января 1429
г.) герцогом Бургундии Филиппом Добрым*1.
Орден был основан в честь бракосочетания Филиппа Доброго
и Изабеллы Португальской и первоначально замышлялся как
личный орден бургундского герцога.
Формально орден Золотого Руна (Toison d'or) был посвящен
деве Марии и святому Андрею и преследовал благую цель охраны
церкви и веры. Число членов ордена первоначально ограничивалось
двадцатью четырьмя самыми знатными рыцарями.
Первыми кавалерами ордена стали сам Филипп Добрый и Гийом
Вьенский.
Наряду с рыцарями в орден входили и служащие: канцлер, казначей,
секретарь, герольдмейстер со штатом герольдов и свиты. Первым
канцлером ордена стал епископ Шалонский Жан Жермен, первым
герольдмейстером - Жан Лефевр.
Имена герольдов традиционно повторяли имена из сеньоров:
Шароле, Зеландии, Берри, Сицилии, Австрии и т. д.
Первый из оруженосцев носил имя Огниво (Fusil) в связи с
изображением кремня - эмблемы Филиппа Доброго - в орденской
цепи. Другие оруженосцы имели столь же звучные и романтические
имена: Настойчивость (Perseverance), Смиренная Просьба (Humble
Regueste), Сладострастная Мысль (Doulce Pensee), Дозволенное
Преследование (Leal Poursuite) и т. д.
Сам герольдмейстер носил имя "Золотое Руно".
Мишо Тайеван в поэтической форме подчеркивал духовно-рыцарский
характер ордена:
Не для того, чтоб прочим быть под стать,
Не для игры отнюдь или забавы,
Но чтобы Господу хвалу воздать,
И чая верным - почести и славы.
Знак ордена представлял собой золотое изображение овечьей
шкуры, похищенной из Колхиды Язоном, которое укреплялось
на цепи. Двадцать восемь звеньев цепи несли изображения
кремней с языками пламени и огнив со сценами битвы Язона
с драконом.
Духовное начало ордена подчеркивалось строгим ритуалом:
обязательное посещение церкви и хождение к мессе, расположение
рыцарей во время ассамблей в креслах каноников, поминовение
усопших кавалеров ордена по церковному чину и т. д.
Однако очень скоро недоброжелателями бургундского герцога
было подмечено противоречие между символикой и этической
концепцией ордена:
Для бога и людей презренны
Идущие, поправ закон,
Путем обмана и измены, -
К отважных лику не причтен
Руно колхидское Язон,
Похитивший изменой лишь.
Покражу все ж не утаишь.
(Ален Шартье)
Выход из затруднительного положения был найден
канцлером ордена Жаном Жерменом, который обратил внимание
Филиппа Доброго на сцену из святого Писания: Гедеон разостлал
шерсть на которую выпала роса небесная. Таким образом Язоновское
руно (Vellus yasonis) эволюционировало в символ тайны зачатия
Девы Марии, а сам орден получил свое второе имя "Знак
Гедеона" (Gedeonis signa).
Гийом Филастр, новый канцлер ордена, пошел дальше своего
предшественника и отыскал в Писании еще четыре руна, сверх
упомянутого, с которыми связаны Иаков, Иов, царь Давид и
царь Моавитянский. Пестрые овцы Иакова стали рассматриваться
как символ справедливости (fustitia).
Филастр не уставал повторять Карлу Смелому: "Ваш отец
учредил сей орден отнюдь не напрасно, как говорят некоторые".
Сам Карл, стремясь воплотить в жизнь оторванные от реальности
идеи консолидации европейского рыцарства, обменялся с английским
королем Эдуардом IV Йорком знаками орденов Золотого руна
и Подвязки. Объединения, однако, не произошло. Со смертью
Карла Смелого главой ордена стал эрцгерцог Австрии, а впоследствии
император Священной Римской империи Максимилиан Габсбург,
зять Бургунда. Орден Золотого Руна благополучно пережил
гибель рыцарства, став в итоге родоначальником европейской
наградной орденской системы.
Генезис социальных отношений в Западной и Центральной Европе
XV в., рождение новой политической концепции служения государству,
наконец, рост социально-экономического значения т. н. "третьего
сословия" волей-неволей заставили рыцарство адаптироваться
в системе изменяющихся этических ценностей. Филипп де Мезьер
предпринял рискованную попытку консолидации всех трех сословий
("те, кто молятся", "те, кто сражаются"
и "те, кто пашут") путем вступления их представителей
в ряды основанного им ордена Страстей Господних (Ordre de
la passion). По замыслу Мезьера верхушку ордена (гроссмейстер
и рыцари) должна была составить аристократия, из рядов духовенства
могли избираться патриарх и викарные епископы, купечество
поставляло братьев, а крестьяне и буржуа - слуг. К классическим
обетам духовно-рыцарских орденов (бедности и послушания)
Мезьер добавил обет супружеского целомудрия и обет стремления
к высшему личному совершенству (summa perfectio).
Создавая орден Страстей Господних прежде всего с целью противодействия
турецкой экспансии, Филипп де Мезьер, еще сам того не осознавая,
чисто интуитивно вплотную подошел к реализации идеи "общего
блага", столь значимого некогда для основ римского
права. В какой-то степени Мезьер предвосхитил единственную
в своем роде всесословную награду, коей впоследствии будет
являться основанный Наполеоном I "Орден Почетного Легиона".
Однако далеко не все представители европейского рыцарства
осознавали необходимость сотрудничества с "третьим
сословием". Более того, многие феодалы искали причины
упадка военной касты в забвении ею "добрых рыцарских
обычаев" и всеми силами стремились их возродить. Более
всех на этой стезе преуспел герцог Бургундии Карл Смелый.
Страстный почитатель рыцарских традиций, Карл с детства
увлекался чтением жизнеописаний Александра Македонского
и Цезаря, Карла Великого и Людовика Святого. Под пером создателей
героических романов и Македонянин, и святой Михаил превращались
в рыцарей "без страха и упрека", служа примером
честолюбивому Бургундцу. Стараниями Карла Бургундия превратилась
в некий оазис рыцарства с пышной атрибутикой и реанимированной
куртуазией. Апогея своего развития достигли рыцарские праздники
- турниры, обставлявшиеся тем пышнее, чем менее заметным
становилось влияние рыцарской конницы на исход настоящих
сражений. Феодальная знать, чувствуя постепенное увеличение
удельного веса представителей "нового дворянства",
которое все теснее группировалось вокруг монарших престолов,
старалась всеми возможными средствами заявить о своей индивидуальности.
Все это нашло отражение в архитектуре, одежде, манере поведения.
Современного читателя не могут не поразить, например, многочисленные
обеты представителей военно-политической элиты того времени.
Так, на пиру, который Эдуард III давал перед отправкой во
Францию, граф Солберси, по словам Фруассара, поклялся своей
Даме сердца не открывать правого глаза до тех пор, пока
не одержит победы в бою с французами*2.
Еще более нелепой и в какой-то степени бесчеловечной была
клятва жены Эдуарда III Филиппы Генегау, данная ею на том
же достопамятном пиру:
Узнала плоть моя, дитя во мне растет.
Чуть зыблется оно, не ожидая бед.
Но я клянусь Творцу и приношу обет…
Плод чрева моего не явится на свет,
Доколе же сама, в те чужды земли вшед,
Я не узрю плоды обещанных побед.
А коль рожу дитя, то этот вот стилет
Жизнь и ему, и мне без страха пресечет,
Пусть душу погублю и плод за ней во след!
Французский полководец Бертран дю Геклен, научившийся у
англичан "нерыцарским" способам ведения боя, тем
не менее так и не смог избавиться от некоторых нелепостей
куртуазного поведения. Например, как-то перед поединком
с английским рыцарем он дал обет не обнажать меча, пока
не съест три миски винной похлебки во имя пресвятой Троицы.
А вот примеры рыцарских обетов, данных на пиру в Лилле (1454
г.) в присутствии Филиппа Доброго. "Клянусь не ложиться
в постель по субботам и не оставаться в одном и том же городе
более 15 суток, покуда не убью сарацина", "Клянусь
по пятницам не задавать корма своему коню, пока не дотронусь
до вражеского знамени" и т. д.
Нормы куртуазного поведения становились все более причудливыми
и оторванными от реальности. В частности, на пути служения
Даме сердца рыцарь был обязан поочередно пройти ряд этапов.
Сперва рыцарь определял "свою" Даму - как правило,
замужнюю женщину - и, не открывая ей своих чувств, начинал
совершать различные подвиги, которые посвящал своей избраннице.
На этом этапе рыцарь назывался "Таящийся".
Когда объект страсти обращал внимание на своего "воздыхателя",
последний переходил в разряд "Молящего".
Если Дама внимала мольбам своего кавалера о снисхождении
и внимании, тот становился официально признанным "Поклонником".
Наконец, когда Дама демонстрировала рыцарю взаимность -
дарила сувениры, повязывала на его турнирное копье свой
шарф или оторванный рукав платья, - счастливец достигал
наивысшего ранга куртуазии и превращался в "Возлюбленного".
Однако максимум того, что мог получить из амурных наслаждений
истинно куртуазный рыцарь (и на что мог рассчитывать!) -
являлся краткий поцелуй, ибо смысл рыцарского служения Даме
заключался в страдании, а не в обладании. Примеры же трагической
любви Тристана и Ланселота к замужним женщинам лишь укрепляли
истинных "Возлюбленных" в мыслях о недостижимости
плода их страсти.
Жизнь, однако, брала свое. Так, во Франции в XV в. существовал
эротический орден Воздыхателей и Воздыхательниц (Galois
et Galoises), члены которого давали обет летом носить шубы
и муфты, а зимой - легкое платье.
Если к рыцарю приходил его собрат по ордену, первый обязывался
предоставить в его распоряжение свой дом и жену, сам же,
в свою очередь, отправлялся к "Воздыхательнице"
гостя.
Элементы фантасмагории все ощутимей вторгались в рыцарский
быт, а в основу сценариев рыцарских празднеств стали ложиться
сказочные сюжеты с карликами, сковавшими великанов, могущественными
колдуньями из подземных замков и принцессами с неведомых
островов. Типичный образчик подобного турнира, устроенного
в Брюгге (1468 г.) в честь бракосочетания Карла Смелого
с Маргаритой Йорк оставил в своих воспоминаниях церемониймейстер
бургундского двора Оливье де ла Марш. Более детальное описание
сопутствующего турниру церемониала содержится в т. н. "Турнирной
книге" Рене I Анжуйского, короля Сицилийского (1460-е
гг.)*3.
Рассказывая о турнире между герцогами Бретани и Бурбона,
автор старался показать не столько саму схватку, сколько
предваряющие ее элементы рыцарской куртуазии, составить
некий идеальный свод правил или положений турнирного этикета.
Инициатор описываемого турнира Франциск II, герцог Бретонский,
являвшийся "зачинщиком" (авентюрьером), направил
Жану II, герцогу Бурбонскому, который оказался, таким образом,
принимающим (мантенадором) формальный вызов на поединок.
Посольство бретонского герцога возглавил т. н. "король
оружия" (первый оруженосец), сопровождаемый четырьмя
герольдами - глашатаями.
При входе в город, в котором должен был состояться турнир,
процессия выстроилась в строго определенной последовательности:
сперва шли "вызывающий" и "принимающий",
следом двигались "король оружия", герольды с помощниками
и герцогская свита. "Король оружия" был облачен
в геральдическую мантию, стилизованную под горностаевый
мех, один из символов Бретани, держал в руках турнирный
меч и свиток с гербами участников турнира и росписью их
размещения по квартирам. Один из герольдов нес в развернутом
виде турнирную афишу и громко выкрикивал содержание вызова
своего сеньора.
Второй день рыцарского праздника был посвящен вносу знамен
участников на квартиры: сперва - стяг герцога Бретонского,
после - Бурбонского.
Затем в специально огороженном месте - в ряде случаев им
мог стать городской собор, - были выставлены знаки рыцарей,
принимающих участие в турнире. Самые знатные дамы в сопровождении
герольдов осматривали эти знаки, - как правило, турнирные
шлемы с гербовыми нашлемниками - дабы отметить эмблему того
рыцаря, который когда-либо злословил в их адрес. Каждый
подобный прецедент разбирался геральдической комиссией и
рыцарь, в случае доказательства его вины, нес наказание
- изгонялся с турнира.
На третий день участникам состязаний были зачитаны турнирные
правила, и рыцари поклялись в их соблюдении. Дамы выбирали
главного судью турнира - "Рыцаря чести", который
мог остановить тот или иной поединок, либо удалить с поля
рыцаря, использовавшего запрещенный прием.
Непосредственно турнирным состязаниям был посвящен пятый
день.
После прохождения соответствующей религиозной процедуры
герцоги Бретонский и Бурбонский во главе своих отрядов заняли
места по краям ристалища и изготовились к бою.
Турнирное поле представляло собой прямоугольную площадку,
обнесенную двойной оградой. За оградой, в центре, располагалась
трибуна судей, справа и слева от нее - ложи для знатных
дам и сеньоров.
По двум сторонам ристалища были поставлены шатры участников
и выставлены их знамена. Вооружение и снаряжение рыцарей
состояло из турнирного меча, деревянной булавы и полудоспеха
с решетчатым шлемом. Шлем нес гербовую эмблему хозяина -
клейнод, каковой у герцога Бретонского являлось объемное
изображение леопарда, помещенного между двумя, окрашенными
в цвет горностаевой мантии, рогами, а у герцога Бурбонского
- золоченое изображение лилии. Гербовая символика дублировалась
на табарах рыцарей и попонах их коней. Все остальные участники
турнира также были облачены в одежды гербовых цветов и имели
аналогичное вооружение.
Описанию самого боя автор "Турнирной книги" уделяет
сравнительно мало места, да и сама схватка, судя по всему,
была весьма скоротечна.
Одна из иллюстраций книги, выполненная, по всей видимости,
придворным художником Рене Анжуйского Бартоломью д'Эйком,
показывает схватку рыцарей "внутри барьеров".
В центре боя - Рыцарь Чести с белым стягом в руках, которым
он подавал сигналы к началу и остановке боя или к удалению
с ристалища рыцарей, нарушивших правила. Голова Рыцаря Чести
обнажена, а его шлем выставлен на одной из трибун.
По окончании боя главный судья и герольды избирали "Даму
турнира", которая вместе со своими двумя помощницами
(дамуазель) вручала победителям призы и подарки.
Диспропорция в описании турнирного церемониала и самого
состязания, которое приводит источник, отражает типичную
для XV в. картину вырождения европейского рыцарства как
боевой силы.
Турниры все более превращаются в костюмированные спектакли
и все менее напоминают тот апофеоз первородной силы, который
царил на ристалищах за двести лет до этого:
Датчанин гневным взглядом окинул чужака,
Коням всадили шпоры наездники в бока,
Во вражий щит нацелясь, склонились копья их,
И Людегаст встревожился, хоть был могуч и лих.
С разбега сшиблись кони и на дыбы взвились,
Потом друг мимо друга как ветер пронеслись.
Бойцы их повернули и съехались опять,
Чтоб счастье в схватке яростной мечами попытать.
Врага ударил Зигфрид, и дрогнула земля.
Столбом взметнулись искры над шлемом короля,
Как будто кто-то рядом большой костер зажег,
Бойцы друг друга стоили: взять верх никто не мог.*4
Справедливости ради необходимо отметить, что полностью безопасными
для своих участников турниры так и не стали, а утверждения
ряда исследователей рыцарской эпохи (не раз, кстати, критиковавшиеся
в последнее время), что воин, выбитый из седла, не мог встать
без посторонней помощи, имеют реальные обоснования. Такие
разновидности турнирных поединков, как гештех "закованных
в броню" или реннен, в которых участники на всем скаку
стремились выбить друг друга из копьями из седел, были весьма
опасны. Действительно, рыцарь, проигравший копейную сшибку,
получивший страшный удар в грудь или голову и со всего размаха
рухнувший на землю, вряд ли способен был после этого подняться
на ноги без посторонней помощи.
Можно упомянуть и хрестоматийный пример трагического стечения
обстоятельств и преступной небрежности оруженосцев - гибель
французского короля Генриха II на турнире в 1559 году. Причиной
смерти венценосца стало незафиксированное забрало, под которое
проникли осколки копья графа Монтгомери.
В терминологии, относящейся к рыцарским состязаниям, наблюдается
традиционная путаница, связанная как с разночтением источников,
так и с невозможностью полной филологической адаптации.
Кроме того, необходимо учитывать и различные нововведения
в те или иные турнирные упражнения, которые феодалы осуществляли,
руководствуясь как собственными вкусами, так и национальными
ментальными характеристиками.
Более или менее различимы конные и пешие бои, которые могли
быть парными и групповыми. Парный конный бой на копьях (нем.
geschtech, фр. juxta, ит. dgostra) имел такие разновидности
как гештех "высоких седел", "общенемецкий"
гештех и гештех "закованных в броню". К парным
конным боям относится и реннен (нем. "скачки"),
в котором выделяется т. н. "точный" реннен. Конный
групповой бой, собственно турнир (фр. Turneu), также различался
по вооружению участников и способам ведения схватки. Личные
способности боец мог продемонстрировать в ходе выполнения
различных турнирных упражнений - квинтата, кольца и т. д.,
различимых под общим итальянским термином багордо.
Однако реалии Столетней войны свели на нет все то мастерство,
которое рыцарство демонстрировало на турнирах.
А на завершающем этапе войн Карла Смелого или в ходе войны
Алой и Белой роз о рыцарских любезностях противники уже
старались и не вспоминать.
Вызовы на поединок, которые посылали друг другу враждующие
короли, императоры или герцоги, все чаще стали рассматриваться
как пустая, ни к чему не обязывающая формальность.
Тем не менее, словно зарницы канувших в лету героических
времен, на полях сражений Позднего средневековья внезапно
вспыхивали искры рыцарского благородства.В 1351 г. в Бретани
возле города Плоэрмеля между французами с одной стороны,
и англичанами и немцами с дру-гой произошел турнир-бой -
"битва тридцати". Противники выделили по 30 участников
во главе с маршалом Франции Жаном де Бомануаром и английским
капитаном Джоном Бемборо, которые и сразились за всех перед
строем. В ходе этого турнира-сражения рыцари и оруженосцы
могли убить врага или взять его в плен. Причем пленные безо
всякой охраны ожидали окончания битвы и могли снова вступить
в бой лишь в случае гибели своего победителя, ибо его смерть
освобождала их от клятвы.
Интересно, что оба войска, наблюдавшие за битвой и не помышляли
вмешаться в нее на стороне своих.
Во время Грюнвальдского сражения (1410) немецкий рыцарь
Дипольд Кектеритц фон Дибер подъехал к фронту польской хоругви
и вызвал на поединок короля Ягайло (Владислава), и опять-таки
никто из польских рыцарей не осмелился воспрепятствовать
поединку, за исключением королевского нотария Збигнева Олесинского,
не связанного нормами рыцарской этики.
В том же 1410 году в бою у города Коронова поляки и немцы
по взаимной договоренности для раза прерывали битву, чтобы
передохнуть.
Громкими победами в поединках насмерть - "судах Божьих
оружием" - прославили свои имена такие известные рыцари
и полководцы, как дю Геклен, Хоквуд, Тремуйль, Ла Гир, Сентрайль.
В 1501 г. у города Барлетта знаменитый Пьер Баярд в ходе
поединка сразил известного испанского рыцаря Сото-Майора.
По злой иронии судьбы, самые именитые рыцари Позднего средневековья
- Треймуль, Карл Смелый и Баярд - пали от рук представителей
того самого "третьего сословия", которое они так
презирали: первый был убит пушечным ядром, второй погиб
под пиками ополченцев, третий получил смертельную рану мушкетной
пулей.
Нравственные идеалы рыцарства, которые столь рьяно отстаивали
такие видные представители рыцарской литературы, как Жан
Фруассар, Оливье де Ла Марш, Жан Молине и Жан д'Отон, оказались
вытеснены прагматическими нормами "новых людей"
- Филиппом де Коммином, Жаном де Бюзем и Никколо Макиавелли,
которые в своих произведениях развили концепцию "общего
блага" до идей патриотизма.
Боевая же ценность рыцарства, миф о которой проповедовали
Карл Смелый, Гастон де Фуа и Пьер Баярд, была безжалостно
повергнута полководцами новой эпохи Максимилианом Габсбургом,
Жаком де Ромоном и Гонсало де Кордова, сделавшими ставку
на безликие и дисциплинированные пехотные массы.
Развитие металлургии и "поточное" производство
оружия в XIV - XV вв. привело к относительной дешевизне
боевого снаряжения. Шлемы, кольчуги и мечи стали демократическим
вооружением. Последний факт стимулировал количественное
увеличение отрядов хорошо вооруженных наемников - "простолюдинов",
которые по своим боевым качествам первоначально сравнялись
с рыцарским ополчением, а затем превзошли его. Так Филипп
де Коммин рисует весьма неприглядную картину воинского профессионализма
феодальной бургундской конницы в битве при Монлери (1465
г.): "Примерно из 1200 этих кавалеристов не более 50,
как я полагаю, умели держать копье наперевес и от силы 400
были в кирасах, а слуги все были невооруженными, поскольку
долгие годы не знали войны."*5
Следует подчеркнуть, что эволюция огнестрельного оружия
не сыграла в упадке рыцарства той решающей роли, какую ей
приписывает историографическая традиция. Атаки тяжелой конницы
значительно эффективней отражались с помощью английского
лука или швейцарской пики.
Лишь простота обучения стрельбе из кулеврины и аркебузы,
доступность, демократичность нового вида вооружения, помноженные
на психологический эффект, которым оно обладало, позволило
последнему к середине XVI в. вытеснить из европейского военного
дела лук, а к середине XVIII в. - пехотную пику.
Камнем преткновения для специалистов в области истории военного
дела стала периодизация рыцарской эпохи, выявление неких,
как правило, искусственно подогнанных под общий знаменатель
вех зарождения, развития и гибели европейского рыцарства.
Очевидно, что истоки зарождения рыцарства именно как военно-социального
института лежат не в изобретении стремени или ратификации
бенефициальной реформы Карла Мартелла, а причины его упадка
и гибели вряд ли стоит искать в мастерстве и дисциплинированности
швейцарского алебардиста или испанского мушкетера. К тому
же, сам термин "рыцарство" крайне условен и может
интерпретироваться в совершенно различных филологических,
этических и военных плоскостях. Эмпирический образ мышления
человека требует четкой датировки того или иного явления.
Однако хронология таких аспектов социальной деятельности,
как политика или экономика, обычно очень трудно поддается
дешифровке. Поэтому, ведя речь о закате рыцарства и учитывая
условность как фразеологии, так и самого явления, можно
ответственно заявлять лишь о тех хронологических вехах,
которые сами современники событий интерпретировали идентично
заданному положению и документально зафиксировали.
Так, французское рыцарство, как военная корпорация, потеряло
свой профессиональный иммунитет и теоретически было отменено
благодаря королевским ордонансам от 1445-1447 гг. То же
самое произошло в 1471 г. и с бургундским рыцарством.
При всей своей внешней схожести рыцарское знамя и рота жандармов
были абсолютно различны по внутреннему содержанию. Сложно
представить барона, который получает отпуск в строго определенное
время и на четко ограниченный срок, который выполняет строевые
приемы и делит куртизанку со своим сержантом.
В XIV - XV вв. европейское рыцарство теряет и свои сословные
ограждения. Патрициант итальянских коммун и нидерландских
городов, воспринимая рыцарскую атрибутику как элемент некой
утонченной игры, обзаводится собственными гербами и гордыми
девизами. В то же время многие дворяне начинают пренебрегать
обрядом посвящения в рыцари, а овладение семью рыцарскими
искусствами сводится к нерегулярным упражнениям в вольтижировке
и фехтовании.
Тем не менее, рыцарские идеалы сумели надолго пережить своих
создателей. Эпоха Нового времени наложила на них свой отпечаток,
и рыцарское кредо "жизнь - ничто, честь - все"
было в конце концов трансформировано в девиз французского
ордена Почетного легиона: ЧЕСТЬ И РОДИНА.
Примечания:
*1. Всеволодов И. В. Беседы о фалеристике. Из истории наградных
систем. М., 1990.
*2. Froisser I. Chronigues. V. I, Paris, 1975.
*3. Le Livre des Tournois du Roi Rene. Herscher, 1986.
*4. Песнь о Нибелунгах. Л., 1972.
*5. Коммин Ф. Мемуары. М.; 1986.
Иллюстрации (художник - А. Куркин):
На первой странице обложки:
Доспех эрцгерцога Сигизмунда Тирольского.
Изготовлен знаменитым аугсбургским оружейником Лоренцом
Хельмшмидтом для восемнадцатилетнего эрцгерцога в 1480 году.
В настоящее время хранится в Вене.
Рис. 1. Варианты цепей и знаков ордена Золотого Руна.
Рис. 2. Вооружение и снаряжение для конного боя (турнира)
Франциска II, герцога Бретонского (из "турнирной книги"
Рене Анжуйского).
Рис 3. "Готический" доспех и его элементы (вторая
половина XV в. Германия).
Рис. 4. Полное вооружение и снаряжение капитана жандармов,
выполненное в "готическом" стиле. (середина XV
в. Франция, Германия).
© Правами на статью обладает автор.
© Правами на оформление обладает
редакция военно-исторического журнала "PARA BELLVM".
Любое использование материалов допускается только с разрешения
редакции.
При использовании материалов ссылка на "PARA BELLVM"
ОБЯЗАТЕЛЬНА.
